Персональный сайт В. Н. Сагатовского

О непонимании философии

   О непонимании философии не-философами известно давно. То, что иному кажется «оторванным от жизни» и «заумью», часто так и именуется: «Ну, это уже философия пошла…». Я вкратце изложу свой взгляд на причины такого положения вещей. Но основное внимание уделю ещё более грустному для меня факту: непониманию философии многими из тех, кто официально числится философами. Боюсь, что в эпоху, когда преподавание философии стало массовой профессией, такие непонимающие составляют уже большинство.

   Причины массового пренебрежения философией достаточно просты. Во-первых, значительную часть философских терминов составляют слова обыденного языка. «Ну кто не знает, что такое причина, движение, качество? Чего тут рассуждать на пустом месте?». Во-вторых, когда философы эти термины пытаются уточнить и вводят какие-то собственные термины, это вызывает раздражение. Помню, я выступал перед профессорской (!) аудиторией о модели молодого специалиста. Одна из претензий звучала так: «К чему вы употребляете мудреные словечки, разве нельзя говорить просто, как дорогой товарищ Леонид Ильич Брежнев?». А другой ученый муж заявил однажды: «Я знаю, что такое аксиома, а что такое аксиология не знаю и знать не хочу». И это, увы, не анекдоты. В-третьих, общие положения, формулируемые философией, даже если они заучены наизусть, существуют (точнее, лежат мертвым грузом) в сознании параллельно положениям обыденного или профессионального опыта. Первые не воспринимаются как инварианта вторых, а вторые – как интерпретация первых с учетом определенной специфики. Отсюда и  штамп: «Это всего лишь абстракция». В-четвертых, философия так и не выработала хотя бы исходный общезначимый минимум своего языка. Что ни философ, то свой словарь. И, наконец, в-пятых, философы, мало того, что они говорят непонятно, так ещё и склонны критиковать привычную окружающую действитльность (с «заумных», разумеется, позиций). За это их особенно не любят управленцы-практики, хотя порой и используют отдельные философские высказывания в качестве красивых лозунгов.

   Для того, чтобы научиться понимать философию и самому работать в этой области, необходимо обладать определенными внутренними предпосылками. Они образуются на пересечении психофизиологических особенностей и мировоззренческих ориентаций. Надо, правда, признать, что видение и тех и других зависит от того, что мы понимаем под философией. Естественно, я буду исходить из собственного понимания, тут уж ничего не поделаешь. Надеюсь, однако, что оно не противоречит основному массиву историко-философской практики. В самом деле, разве нельзя выделить определенную инварианту в том, чем занимались  Платон, Аристотель, Эпикур, Кант, Гегель и другие великие мыслители, создавшие  целостные философские учения? В конечном счете, они пытались ответить на вопрос, «Что человек должен делать?» (Кант), какое место он занимает в этом мире, в чем смысл его жизни. А для этого требовалось построить опрделенное учение о мире (онтология), о человеке  (философская антропология и социальная философия) и сущностных отношениях человека к миру (теория познания, этика, эстетика и т.д). Иными словами – обосновать определенное мировоззрение, вооружить человечество стратегией его деятельности, взятой в целом.

   Мне могут, конечно, возразить, что, мол, на Гегеле все это и кончилось. Да, не появлялось сравнимых по своей мощи систем, но на это есть свои причины: и проблематика усложнилась, и попытки на практике следовать идеологиям, явно замешанным на философии, породили у многих и разочарование и испуг. Но разве Ф. Ницше, или Н. Уайтхед, или К.Ясперс, или В. Соловьев, или С. Франк, или М. Хайдеггер не оставили нам свои соображения на ту же тему: каков этот мир и что в нем делать человеку?

   А теперь вернемся к тем внутренним предпосылкам, которые делают возможным такое философствование. Прежде всего, это способность видеть всеобщее и оперировать с ним. А что это значит? Однажды, когда я высказал эту мысль на лекции перед преподавателями философии, повышающими свою квалификацию, один профессор с искренним недоумением вопросил: «А как это видеть?!». Давайте разберемся.

   Термин «видеть» здесь, конечно, употребляется в широком смысле: как-то воспринимать, не обязательно посредством зрения, хотя это, наряду с осязанием,  самый распространеный у человека способ восприятия и представления. Генетической и функциональной основой человеческих знаний являются представления, т.е. знания о любых предметах, не воспринимаемых в данный момент. Мы способны представлять не только вещи (что прежде всего бросается в глаза, но также и свойства, и отношения (а это совсем не очевидно). Можно представить себе розу и её цвет (зрительные образы), её запах  (обонянятельное представление), какой она воспринимается наощупь (осязание), вкус её засушенных лепестков в чае. А что лежит в основе представлений об её отношениях с другими предметами, начиная с отношения к ней человека? Допустим, мы утверждаем, что «роза хорошо смотрится в сочетании с таким-то растениями» или «роза требует таких-то способов выращивания». Знания такого рода не могут быть получены вне тех операций, действий, которые производил человек, и аналоги которых  удалось увидеть в качестве взаимодействий между самими вещами. Как увидеть?

   Мне не удалось найти в литературе системное описание психофизиологии представления отношений, но общую форму (независимо  от участия тех или иных сособов восприятия) такого рода представлений можно охарактеризовать как схемно-графическую. Схема - это отражение общей структуры предмета, небходимой и достаточной для его узнавания; график – отображение зависимости между явлениями, одно из которых выступает как аргумент, а другое как функция. Представление о розе – это не «копия», но именно чувственная (зрительная, обонятельная и т.д.) схема. В представлении об отношениях розы с другими явлениями схема соответствующей операции или взаимодействия принимает графическую форму: если происходит то-то,  то имеет место то-то (и обратно).

   Но при чем тут философское видение всеобщего? Дело в том, что описанная выше ситуация ещё более ярко выражена в общих представлениях. При всем разнообразии пород мы всегда отличим любую собаку от любой кошки; при всем разнообразии расчленяемых материалов, средств и способов расчленения мы не спутаем рубку и распиловку древесины.  Самой востребованной на практике сферой человеческого знания являются именно общие представления – схемы классов вещей и свойств и графические схемы классов отношений (операций и взаимодействий).

   Остается сделать ещё один шаг -  в сторону всеобщих представлений. Но, если и предыдущее изложение было достаточно нетрадиционным, то этот шаг наталкивается на наибольшие препятятствия и в теории и на практике. Вспоминается как один студент из числа «национальных кадров» никак не мог понять формулу «Движение – это изменение вообще». «Движение машины – понимаю, полет пули – понимаю; «вообще» - не понимаю». К сожалению, многие «философы» недалеко от него ушли. Теоретически они трактуют всеобщее как лишенное содержания, «пустую абстракцию», апеллируя к логическому закону обратного соотношения между объемом и содержанием понятия. А практически они, как и наш студент, просто не способны его увидеть (в чем и признался вышеупомянутый профессор). О том, как задается содержание всеобщих категорий, чуть позже, а сначала о том, что отражается во всебщих представлениях (пока ещё не понятиях).

   Онтологической основой представлений о всеобщем являются непосредственно инвариантные отношения в операциях человеческой деятельности, а опосредованно – такие же моменты во взаимодействии вещей. Как происходит становление знаний о таких отношенях в развитии человеческого сознания ещё в 40-е годы прошлого столетия проследил швейцарский психолог Ж.Пиаже. Что такое проза, знают только филологи, но говорит прозой любой человек. В первом случае есть понятие прозы. Во втором – общее представление о ней. Точно так же и с философским знанием. Все мы оперерируем с представлениями о причине и следствии, каждый вроде бы понимает, что такое «есть» или «нет» (бытие и небытие), но философы до сих пор спорят о содержании соответствующих понятий (всеобщих категорий).

   А может быть и не надо мудрить, но ограничиться обыденными представлениями? Однако дело в том, что на обыденном уровне «всеобщность» представлений об инвариантных отношениях ограничена той сферой опыта, которой обладает данный субъект. За её пределы он её распространить не готов. Поясню это примером с применением системного подхода. Система – это такое множество элементов, структура которого при заданных внешних условиях с небходимостью и достаточностью определяет функцию данного множества. Хозяйка, успешно пекущая пирог в полном соответствии с данным определением, не нуждается в этом философском понятии. Возможно, она распространит свое представление о системности и на другие сферы быта. Но явно не сможет этого сделать, допустим, относительно предприятия, региона и, тем более, организации человеческй деятельности в целом или ноосферы. «Всеобщность» её представления срослась с узкой сферой её компетентности, она не дана её сознанию в чистом виде. Талант философа позволяет ему выявить графическую схему представления о всеобщем, она открывается его интуиции. Без такой способности лучше в философию не идти. Но, чтобы сделать свою интуицию всеобщим достоянием, он должен перейти от ясности к отчетливости, т.е. от представления к понятию, определить ту или иную всеобщую категорию.

   Как это делается? Категории всеобщи, и потому их нельзя подвести под какой-то ещё более общий род. Выход из положения подсказывает охарактеризованная выше онтологическая основа категориального знания. Инвариантные отношения в операциях человеческой деятельности образуют пары взаимодополняющих противоположностей: причина и следствие, качество и количество, материальное и идеальное и т.д. Определить каждую из противоположностей можно только через её отношение к другой противоположности и место каждой пары в общей структуре деятельности и взаимодействия. Представление о всеобщем дано философу в его категориальной интуиции, но понятие о нем выстраивается гипотетико-дедуктивным  методом. Исходная интуиция принимается за гипотезу, а за тем она опровергается или подтверждается тем, что из неё можно вывести. В этом процессе категории и получают свои определения. Считающему дедукцию «схоластикой» лучше не претендовать на научный подход к философии: ничего н получится. Хотя на уровне «литературы» его ассоциативные догадки могут представлять интерес.

   Но ведь, сколько философов, столько и систем. Какова же процедура верификации? Пытаясь ответить на этот вопрос, мы добавим к двум уже выделенным предпосылкам философствования (видеть всебщее и уметь выводить его и из него в рамках дедуктивной системы) еще одно важное качество. Первые два позвояют жить в мире предельных абстракций, но проверка полученных результатов возможна только на пути восхождения от абстрактного к конкретному. А это требует соответствующей устремленности философа на построение такой целостной системы всеобщих понятий, которая могла бы обосновать мировоззрение как стратегическую основу целостной человеческой деятельности. Эта фраза может служить хорошим тестом на наличие  искомого третьего  качества: если для вас это не более чем риторика, - вам не понять смысл жизни упомянутых в начале статьи великих мыслителей. Они не просто «плавали» и играли в мире абстракций, но  служили делу преобразования мира, явно демонстрируя свой анти-прагматический («оторванный от реальности») утопизм. Предельный уровень этой конкретики – её мировоззренческая стратегия -  и есть та сфера, в которой проверяется пригодность (и интервал пригодности) той или иной философии. Опять непонятно? Ну тут уж я ничем помочь не могу…

   Предельно кратко особенности, способствующие успешной философской деятельности, можно подытожить следующим образом: умение увидеть всеобщие графические схемы в разнообразии конкретного и  определить их друг через друга и место в системе категорий для того, чтобы тем самым заложить основу системной организации и преобразования бытия.

   Общей психофизиологической основой этих особеннстей, как мне представляется, является особая системная организация психофизиологических процессов. Ни в коей мере не претендуя на основательность анализа ( я все же не психолог, но лишь философ, всегда интересовавшийся психологией), отмечу выделенные мной ключевые моменты такой организации. 1. Хорошо развитое дифференцирующее торможение, позволяющее четко различать уровни общности  используемых знаний, не поддаваясь соблазну во имя «широты» подхода смешать все в кучу, руководствуясь весьма распространенными установками: «Чем больше, тем лучше» и «Нельзя не упомянуть о…». 2. Наличие интегрирующих схем, позволяющих системно объединять результаты дифференциации. Всеобщие схемы и частные знания не лежат отдельными массивами так, что практически человек руководствуется вторыми, а первые, либо  просто вызубрены наизусть, либо являются элементами кабинетных игр. У настоящего философа всеобщие схемы и выявлены в чистом виде и пронизывают любые свои частные интерпретации, в идеале организуя их в единый массив. Иными словами, процессы выделеня всеобщего и переживания его присутствия в частном достаточно лабильны. 3. Такая же лабильность характерна и для процессов соотнесения категорий друг с другом. Тут уместно  провести аналогию с отношением поэта к рифме, выраженное в Пушкинских строках: «Со мною рифмы запросто живут. / Две придут, третью сами приведут».

   Процесс философского творчества своеобразен. Давно пора отказаться от наивных представлений о том, что философы будто-бы «обобщают» естественнонаучный материал, опираются на «Монблан фактов». Факты частного знания представляют собой «информацию к размышлению», «руду» из которой ещё предстоит «выплавить» металл всеобщего. Ведь полная индукция относительно бесконечности невозможна, а примеры могут хорошо пояснять («оживлять» схемы), но сами по себе ничего не доказывают. Философ открывает для себя в  человеческой деятельности всеобщие графические схемы и выдвигает гипотезы об их всеобщности, распространении их и на взаимодействия вещей. Это надо дедуктивно доказать, а результат проверить на применимость к формированию общей стратегии человеческой деятельности. Философские категории точно так же не «обобщают» их проявления в частных случаях, как треугольник математика не является «обобщением» треугольников физика и обыденного опыта.

   Отсутствие указанных выше качеств и особенностей,  неспособность понять их значение и подлинный характер работы философа являются основой непонимания философии, её искажения и мимикрии под неё в среде тех, кто волею судеб стал именоваться философом. Некоторые из них, правда, с совершенно непонятной гордостью заявляют: «Я не философ, а преподаватель философии». Кому нужны такие преподаватели? Разве что бюрократам для отчетности и оправдания собственного сущеcтвования…

   В заключение вкратце охарактеризуем основные типы «философского» непонимания философии. Общее в них – это подмена философии чем-то другим, что в силу личностных особенностей и атмосферы в обществе оказывается более удобным для того или иного типа.

   1. Подмена идеологией. Некритичеки принимается «единственно верная» совокупность положений, исключающая равноправный критический диалог  с иными позициями и, якобы, являющаяся общей методологией решения всех проблем: управления обществом, научного познания, «битвы за урожай» и т.д. Был распространен в советский период среди тех, для кого занятие философией было просто удобным способом делания карьеры.

   2. Подмена прикладными исследованиями: абстрактная «схоластика», мол, нам ни к чему, займемся «реальными» социологическими, культурологическими и иными исследованиями в областях, переживающих процесс «отпочкования» от философии. Я никогда не мог понять, как можно успешно изучать феномены культуры, говорить об эстетическом воспитании или формировании нового человека, изучать социальные процессы и т.п., не обладая четкими понятиями о  культуре, эстетическом, структуре человека и общества… Вместо этого используются обыденные, частнонаучные или призвольно сконстуированные представления и схемы, а «конкретный» материал придает им «солидность». Я – за прикладные исследования. Но на основе системного восхождения от абстрактного к конкретному, а не посредством устранения основополагающих абстракций и замены их видимостью «конкретного». Однако, пришедшему в философию историку, педагогу или искусствоведу последний путь может представляться более легким.

   3. Подмена частнонаучной эрудицией. Не ориентируясь в мире категориальных абстракций, такой «философ» искренне полагает, что доходчивее и убедительнее заменить эту «схоластику» рассказом о достижениях науки. Как будто можно проанализировать, а не просто с той или иной степенью упрощенности пересказать эти достижения, не понимая их роли именно в становлении каркаса наших всеобщих представлений о мире. Можно, к примеру, очень детально повествовать о том, как конкретно Н. Бор пришел к принципу дополнительности на материале квантовой механики, упуская при этом как «слишком абстрактный» его подлинный философский смысл. Сам Н. Бор формулировал его так: результат познания зависит от тех условий, в которых он получается (в разных приборных ситуациях частица ведет себя как корпускула или как волна). Но это кажется «банальным», если не раскрыть онтологический и методологический смысл данного положения. Этот тип непонимания философии распространен среди тех, кто пришел в философию из частных наук, глядя при этом свысока на философию  (а её состояние часто давало повод к этому), и среди «философов», не уверенных в значимости собственно философского мышления.

   4. Подмена «историко-философской»  эрудицией. Н.Бердяев писал о французских философах 30-х годов прошлого столетия, что они не решают проблем, но сообщают о том, как они освещались предшествующими мыслителями. Нынешние русские философы вполне «догнали» французов. «Хайдеггер сказал, Гуссель сказал, Бадью сказал…». А вы то, что сами скажете? В преподавании философии это особенно удобно, когда нет собственной позиции. Этих господ интересует не то, что ты думаешь, а «что ты читал». Да толку-то что, если «читано, да не понято». Да, нам не хватало историко-философской культуры, но она не самоцель, а средство .для дальнейшего развития философии, для новых синтезов. Снобизм этих «эрудитов» просто смешон. За ним стоит боязнь мировоззренческой     ответственности, мировоззренческая незрелость. Но они любят ссылаться на М.Фуко, заявившего, что стремление философов учить других «смехотворно», а стремление к истине лишь форма проявления воли к власти. Что ж, они отражают реальность современного потребительского общества: «Не учите меня жить», но «сделайте мне красиво».

   5. Подмена интеллектуальными играми. Этот тип сродни предшествующему, но в его рамках все же возможны частичные, так сказать, внутрилабораторные достижения. Прослушав мою лекцию о современных проблемах философии, один доцент сказал: «Вы говорили много интересного, но мне не понятно, зачем вы стремитесь к какому-то глобальному охвату? Я предпочитаю разработать отдельную интересующую меня тему, а затем перейти к чему-то ещё более любопытному». Естественно, при таком подходе можно получить определенные результаты. Но… Если одновременно кто-то не пытается перейти к синтезу, то философия превращается в Вавилонскую башню, и философы, каждый со своим подходом и своим языком просто перестают понимать друг друга. Тем более трудно понять их не-философам. Но людям такого типа, видимо, не нужно ни то, ни другое. Они играют и даже гордятся тем, что такая игра никому кроме них самих не нужна и непонятна. Помню, как на приеме кандидатского минимума у философа, я спросил: « А зачем нужны все эти построения?». И получил спокойный и уверенный ответ: «Ну вы же знаете, что философия не имеет практического значения». При таком подходе только традиции высшей школы продлевают существование философии. А поскольку массовым спросом, в отличие от шоубизннеса,  она не пользуется, то нет гарантии, что в современном обществе еще будут находиться поддерживающие её спонсоры…

*

*   *

   Не раз я обращался к философам с призывом: «Давайте, наконец, займемся мозговым штурмом, давайте выработаем исходный минимум  общезначимых терминов». В ответ либо молчание, а то и упрек: «Вы что нас всех построить хотите?!». Ну как такое вытерпеть свободным личностям… В результате я перестал посещать научные конференции, но все ещё пытаюсь «смехотворно поучать» через интернет. Конструктивных ответов по-прежнему нет.