Персональный сайт В. Н. Сагатовского

Типы отношений к философскому наследию

                                                                                              В.Н.Сагатовский

   Состояние философии в настоящем и её будущее развитие во многом зависит от доминирующего в ней отношения к своему прошлому. Не претендуя на полноту, в этой заметке я хочу вкратце охарактеризовать некоторые типы отношений к философскому наследию.

   Фанатически-догматическое. В прошлом уже была создана единственно верная философия, все последующее – нежелательное отступление от неё. Примеры: официальное отношение к марксистско-ленинской философии в советском обществе или убеждения, будто бы невозможно серьезное развитие философии после Гегеля или Хайдеггера. Такой подход ведет либо к эпигонскому комментированию, либо к использованию подобных учений в качестве универсальной отмычки. А это, как показал ещё в свое время В.С. Соловьев, превращает положения, верные в определенном контексте, в «отвлеченные ложные начала».

   Конформистски-догматическое. Модное в данный момент направление объявляется «грамотной философией» и не потому, что «примкнувшие к ней» верят в неё, полагают её истинной, но в силу её «престижности». Соответственно и в прошлом обращается внимание прежде всего на истоки именно данного учения. В советский период истоки «новых» мыслей диссертантов нетрудно было увидеть в трудах классиков марксизма-ленинизма,  а в нынешней России приходится искать их у Хайдеггера, Ницше, постмодернистов. Или возьмем изменение отношения к истории русской философии. В советские времена: «Русская философия это, прежде всего, философия революционных демократов»  (эта тематика была одной из излюбленных для написания диссертаций). Сегодня вдруг ставшие глубоко верующими утверждают: «Русская философия это, прежде всего, религиозная философия». А либералы-западники, справедливо названные Солженицыным образованцами (теперь в массе своей, особенно в философских блогах, это уже явные «полуобразованцы») тупо твердят: «Да нет никакой особой русской философии». Понятно, что при столь разных «версиях истории» движение вперед серьезно затруднено.

   Игровое. В жизни философии отрицается какое-то единое направление, её движение уподобляется постмодернистской ризоме, дискурсу, не имеющему ни цели, ни структуры. В элитном варианте история философии предстает как «игра в бисер», а в расхожем – как составление произвольных коллажей. Это отвечает весьма распространенному настроению в потребительски-информационном обществе: скольжение в потоке информации должно «впечатлять», оно должно быть «увлекательным» и «забавным», а всякие размышления и доказательства и, уж тем более, «моралин» «скучноваты». К науке это не имеет никакого отношения, а в качестве литературы – о вкусах не спорят – меня лично «не впечатляет».

   Эрудитское. Важно по возможности досконально знать…, но кого же? Знать таким образом всех, даже единогласно зачисленных в выдающиеся, вряд ли возможно. Остается следовать выбору в соответствии, например, с предыдущими подходами. Кто-то бросит все силы на греческую философию, а кто-то на восточную. Кто-то гордился, что он в подлиннике читал Гегеля и Маркса, а теперь то же самое в отношении Хайдеггера или Гуссерля. Открывает конформист книгу, и если в ней нет ссылок на авторов, считающихся престижными в его тусовке (простите, научной школе), то он и читать её не станет. Просто знать больше без поставленной системной задачи – это из области коллекционирования и самодемонстрации.

   Эклектически-потребительское. Так относятся к философскому наследию в основном те, для кого его отдельные моменты могут понадобиться в качестве подручного средства: политики, политтехнологи, деятели СМИ и все, кто хотят показать, что и они «не лыком шиты». Позицию таких потребителей философии можно охарактеризовать термином, который А.Тойнби  использовал для обозначения отношения «правящего меньшинства» к идеям и идеалам «творческого меньшинства» (тех, кто приходит к власти в результате революции к тем, кто стоит у её истоков): мимесис. Мысли выхватываются из контекста и начинают звучать как лозунги и слоганы, подходящие для манипуляции массами и демонстрации «культуры»  тех, кто их произносит. Путем смещения акцентов и искажения таким образом может использоваться и какое-либо философское учение в целом. Например, философия Ницше фашистами или философия Маркса полпотовцами.

   Нигилистическое. До меня ничего не было, начнем с нуля. Варианты такого отношения разнообразны: от «сбросить с корабля современности» все предшествующее развитие философии или отдельные его направления до убежденности в том, что философия не дает ответов, но лишь «вопрошает» и обсуждает «вечные вопросы». Сейчас довольно часто приходится встречаться с проявлениями такого нигилизма. Утверждают, к примеру, что после Хайдеггера «отменена» всякая работа с категориями, или, что в советской философии не было ничего кроме «совковости», и прочие нелепости. Находятся философы, с гордостью заявляющие, что они не знают «что такое философия»; на конференциях десятилетиями произносятся монологи по поводу проблем, которые давно получили вполне приемлемое решение, – но тогда о чем говорить господам «философам»? А то и вообще провозглашают, что у каждого должна быть своя философия. Все это издержки безудержного самовыражения незрелых субъектов, которым ну очень хочется быть оригинальными личностями или принадлежать к сообществу «продвинутых» ниспровергателей.

   Парадигмальное. Отрицается наличие преемственности и накопления новых знаний в развитии философии. Парадигмы отдельных философских направлений и школ объявляются замкнутыми и самодостаточными, подобно культурам у Данилевского или Шпенглера. С этой точки зрения можно предпочесть, к примеру, экзистенциализм или позитивизм, западную или индийскую философию, но нельзя сопоставить их с какой-то более общей точки зрения и, тем паче, включить как моменты в синтез более высокого порядка; получится, мол, только маргинальная эклектика. Конечно, история философии не сводится к прямой «магистральной» линии, ведущей к Гегелю, Марксу или ещё к  кому-нибудь или чему-нибудь. Конфигурация её достаточно сложна, и, безусловно, необходимо учитывать культурные контексты философствования и выявлять «непереводимости»  в философских построениях различного типа. Но в любых культурах и философских учениях дают о себе знать инвариантные общечеловеческие характеристики. И, если признавать наличие процесса становления единого человечества (без устранения, разумеется,  неповторимых особенностей различных общностей), то важнейшей стороной этого процесса являются диалог и определенный синтез культур, что распространяется и на взаимодействие различных философских учений. Так что наряду и во взаимодействии с парадигмальными «фигурами» прокладывается инвариантный путь, на котором осуществляется кумулятивный процесс роста философских знаний.

   Вариантом парадигмального отношения является любительское предпочтение определенного философа или философской традиции. Я называю такое предпочтение любительским, ибо оно лишено догматического фанатизма, не имеет явных конформистских мотивов, но носит скорее эстетско-кабинетный характер. Мне близок, допустим, Кант, или я предпочитаю Платона Аристотелю (или наоборот), но меня совершенно не волнует их место в каком-то синтезе, ибо я попросту в него не верю: он, мол, разрушает чистоту – логическую и эстетическую - данного учения, серьезный ученый никогда этим заниматься не станет. Предпосылкой такого подхода является отрыв философии от жизни в целом, уход от жизни в чистую теорию и убежденность, что изменить что-либо на практике с помощью философии и невозможно и ненужно. Позиция испуганного интеллигента или самодовольного коллекционера интеллектуальных находок.

   Целостно-творческое. Взглянуть на историю философии с позиций определенного нового основания, позволяющего выделить в ней золотые зерна истины и объединить их в новом системном синтезе. В отличие от эклектики предполагается, что  каждый из синтезируемых моментов характеризуется через свой необходимый вклад в этот синтез, для которого все вместе они оказываются необходимыми и достаточными. Те, кто лишен культуры системного мышления, понятно, пропустят предыдущее высказывание мимо ушей. Для конформистов, идущих в русле современной постмодернистской и феноменологической моды, всякие системы, разумеется, в прошлом и сейчас для них «не время». А понятие истины, ну, конечно же, «устарело». Будем надеяться, что эта пена схлынет и философия пойдет дальше своим извечным путем – путем новых категориальных интуиций и новых гипотетико-дедуктивных синтезов.