Vexi

                                                                                                  В.Н.Сагатовский

   Сто лет тому назад вышел в свет сборник «Вехи». Неужели современный мир так же отличается от того времени, как 1909 год от 1809? Во многом гораздо больше, но эмоционально это, для меня во всяком случае, представить нелегко. Да и логическое осмысление той эпохи и упомянутого события показывает, что, несмотря на все различия, сохраняется сущностная общность проблематики. По крайней мере, в тех аспектах, которые были в центре внимания авторов «Вех». То была не «ситуативная» книга и то, что в ней обсуждалось, имеет не «чисто историческое значение» (а такие мнения можно услышать в нынешних «юбилейных» собраниях), но весьма актуально, и даже более значимо для наших дней.

   Я вижу  в качестве основных вопросов, рассматривавшихся в «Вехах» и являющихся не «ситуативными», а «вечными», следующие. 1. Что является основополагающим в человеческом развитии – внутренне (духовность) или внешнее (политика и экономика)? 2. Надо ли делать революцию, если ни организующая её «элита», ни народные массы по своему духовному уровню не готовы к этому? 3. И извечный русский вопрос: так что же  все-таки делать? Первые два вопроса получили в этом сборнике  определенное решение, а последний остался без удовлетворительного ответа. Не случайно все статьи очень сильны в своей критической части, в полемике с «бездуховными торопыгами», и, в то же время, имеют откровенно слабые окончания. Хорошо, пусть революционная интеллигенция не права в своей вере во всемогущество внешних условий, которые надо немедленно изменить («Ввяжемся в бой, а там посмотрим» - Ленину нравились эти слова Наполеона), но что же реально делать сейчас, какова оптимальная реакция на наличное зло? Косвенным свидетельством бессилия этих авторов  в области позитивных программ явился их последующий сборник «Из глубины», написанный уже в 1918 году: полное отрицание случившегося, исполненное чуть ли не  в духе Бунина, отсутствие объективного анализа ситуации и реальной прогностики. Вместо   этого упования на возрождение духовности.

   Реальное развитие России, да и современной цивилизации в целом пошло по пути, на котором предостережения «Вех» были проигнорированы. А противоречия не только остались, но и чрезвычайно обострились. Тогда шла речь о судьбе России, а теперь – в условиях глобальных проблем и неправедно проводимой глобализации – о судьбе всей человеческой цивилизации и нашей планеты. Мне представляются очевидными три фундаментальных обстоятельства. Во-первых, первенство экономики, политики, превратившейся в бизнес, и чисто технических решений привело к торжеству бездуховности, к тому, что и попсовый суррогат культуры тоже стал бизнесом. Во-вторых, мировые капитаны этого бизнесового корабля не остановятся ни перед чем в своем неуемном стремлении к максимуму прибыли, власти, потребления и рискованных игр. Но вопросы о соотношении внутреннего духовного и внешнего (экономического, политического и технического) развития  и революционного и эволюционного путей, как и столетие назад, не имеют непротиворечивого решения. А без такого решения, и это в-третьих, никакие паллиативы и декларации о намерениях  не способны предотвратить нарастающую возможность глобальной экологической и военной катастрофы.

   Противоречия же в попытках ответить на поставленные вопросы  в «Вехах» проявились достаточно рельефно. Я полностью разделяю общую позицию веховцев относительно примата внутреннего совершенствования человека  над чисто внешним «прогрессом», духовного качества над количеством внешних результатов. Русские революционеры полагали, что сначала надо создать необходимые внешние условия, а потом уже заниматься культурой и личностью. Полный крах «формирования нового человека» в ходе нашего социалистического эксперимента однозначно показал ошибочность такого подхода. Современные либералы думают, что «Прогресс» подобно «Рынку» автоматически решит все человеческие проблемы. Больше экономических, технических и политических возможностей + к этому максимум свободы личности. И все само собой наладится. Диву даешься, как иные частично-талантливые деятели в восторге от того, что они могут все публиковать и ездить за рубеж; но в упор не видят, что делается с духовным уровнем населения. Видимо, подсознательно, а то и вполне осознанно,  убеждены в том, что блага «элиты» превыше всего.

   Веховцы понимали, что внутренняя духовность важнее внешнего «прогресса», Но что подразумевали они под духовностью? Говоря предельно кратко, - нравственность, основанную на религии, и самоценность внутренней жизни сознания. Вот как это выглядело в формулировке П.Б. Струве: «Религия так, как она приемлема для современного человека, учит, что добро в человеке всецело зависит от его свободного подчинения высшему началу. Основная философема всякой религии, утверждаемой не на страхе, а на любви и благоговении, - есть «Царство Божие внутри вас есть»»¹(Струве П.Б. Интеллигенция и революция / Вехи. Из глубины. М., 1991. С. 155). Опять-таки, в общем плане это прекрасно. Но чтобы эта декларация превратилась в работающую программу, необходимо ответить на ряд непростых вопросов.

   Что представляет собой «высшее начало»: Бог, находящийся вне и над миром и сотворивший этот мир; ещё более глубокое начало («Божество», доступное лишь через «мудрость молчания»); трансценденция, «объемлющая» индивидуальные экзистенции; «мировая душа» пантеистов; всеобщее «информационное поле»; наконец Бог Спинозы, равный Природе. Сами веховцы были приверженцами традиционно понимаемой религии, но далеко неочевидно, что такой подход могли бы принять все «идеалисты», и в Серебряный век это уже было достаточно ясно. Далее, каково отношение этого высшего духовного начала к нашему земному миру: помогает ли оно нам достойно вынести этот чуждый нам мир, «лежащий во зле», пребывая в глубине души  в её единстве с духом (позиция Бердяева); или же способствует богатой внутренней жизни «творческого самосознания» (позиция Гершензона); а, может быть,  как Гея Антею дает нам новые силы не просто вытерпеть земную жизнь, но с любовью совершенствовать её?

   Последнее решение не близко традиционному христианству: рай на Земле невозможен. И потому «совершенствование» должно осуществляться без утопического «отщепенства» от правовых норм, гарантом которых является государство, без претензий радикального переустройства мира с помощью человеческого разума (позиция Струве). Но тут возникают новые вопросы. А почему разум не может опираться на единство с более глубокими духовными основами (в том смысле, в котором Флоренский предлагал Вернадскому употреблять термин и понятие «сфера» вместо «ноосфера»)? И что делать, если зло не поддается эволюционным реформам, а разум оказывается способным разработать не скороспелые утопии, но достаточно обоснованные глобальные проекты, требующие, однако, радикальных мер для своей реализации? Какая-то половинчатая позиция получается: или уж, подобно буддистам, сознательно уходить из этого мира в нирвану, или все же взять на себя риск, действуя по принципу «На Бога надейся, а сам не плошай». Так любим ли мы и этот земной мир и, понимая невозможность абсолютного «рая», стремимся улучшить его, а не просто поскорее или достойно вынести испытание и только по воле Божьей уйти из него в иной мир? Ещё проще – сделайте выбор между двумя установками: апокалипсис неизбежен или же нашим Общим делом может стать созидание ноосферы как взаимодополняющего единства общества, личности и природы?

   На все эти вопросы не было ответа у авторов «Вех», нет его и сейчас.

   В критике революции у веховцев было много такого, с чем нельзя не согласиться. Они справедливо отвергали догматическую установку революционеров на то, что народ готов к новой жизни, надо только изменить внешние условия. Они трезво понимали, что идеалы революции и реальные потребности большей части населения не совпадают. Идеологи фактически использовали недовольство внешними условиями жизни и вытекающее отсюда «возбуждение» народа для достижения своих целей, ни секунды не сомневаясь, что служат этому самому народу. Да, революция чревата издержками, ибо, используя понятия А.Тойнби,  «творческое меньшинство», затевающее революцию, «правящее меньшинство», приходящее в результате к власти, и «массы», ради которых все это, якобы, и делается, имеют и разный уровень духовности и разные интересы. Одни мечтают о всеобщем благе, другие рвутся к власти и корыту, третьи хотят справедливого в их понимания перераспределения и потребления благ. Попробуй в наше время сделай революцию, если правящее меньшинство озаботится  о доступности для масс населения всех этих супермаркетов… Другое дело, что кризис может вызывать бунты, но не революцию, вдохновляемую высокими идеями.

   Однако если революционеры идеализировали народ, то веховцы фактически также идеализировали официальную религию и государство. И они были столь же односторонни в критике Ленина, как Ленин в критике «Вех». Ленин отмахивался от глубочайших проблем, поставленных веховцами, и сводил их деятельность к тому, что они, мол, «льют воду на мельницу кадетов». Но те, в свою очередь, закрывали глаза на ситуацию, которая делает революцию необходимой, и сводили деятельность революционеров к безбожному разрушению. Революция может задеть интересы многих слоев общества, она, действительно, вынуждена многое разрушать. Но где наши критики видели в истории такое государство, которое бы больше заботилось об интересах общества в целом, чем о своих узко-клановых интересах? И, если бесчинства правящих (экономически и политически) структур чреваты ещё большими разрушениями (а в наше время глобальной катастрофой), чем революция, то, что будет наименьшим злом? Другое дело, что революция должна иметь не только политическую и экономическую программу, но, прежде всего, стать «революцией духа».

   Как и в те времена, мы не видим в современном мире ни «консорции», способной создать духовно-теоретическую базу, ни «движущих сил», заинтересованных в осуществлении радикальных мер по выходу из, вспоминая И.Ефремова, «Эры разобщенных миров», из кризисного состояния цивилизации, ориентированной на бизнесово-потребительское отношение к жизни, на разрушение по максимуму человеческой духовности и хотя бы удовлетворительного состояния экологии. Надежда на то, что таким образом ориентированных «хозяев жизни» удастся переубедить с помощью концепций типа «устойчивого развития» или «образовательного общества», увы,  утопична.